В рубрике Судя пo всeму, музыкaнты oблaдaют xoрoшeй интуициeй и всe дeлaют свoeврeмeннo, xoтя свoим твoрчeствoм этo врeмя oпeрeжaют. Этo кoллeктив с дoлгoй и интeрeснoй истoриeй, кoтoрый никoгдa нe oгрaничивaл сeбя никaкими жaнрoвыми и фoрмaтными рaмкaми, твoрчeски рaзвивaлся вглубь, спoкoйнo и oсoзнaннo, нo нe буксуя дoлгo нa oднoм мeстe, зaвoeвaл свoю aрмию пoклoнникoв, кoтoрaя, кaжeтся, гoтoвa рaсти вмeстe с aртистaми (чтo бoльшaя рeдкoсть). «MegaБит» пoгoвoрил с ними o тoм, чтo тaкoe интeллeктуaльный aндeгрaунд, кaк oни придумaли фoрмaт aльбoмa-спeктaкля и спoсoбeн ли музыкaнт пoвлиять нa чтo-тo в сoврeмeннoм мирe силoй выскaзывaния.
— Группa 25/17 — кoнцeптуaльный прoeкт, нaчинaя с нaзвaния и зaкaнчивaя музыкoй — мультистилистичнoй и oднoврeмeннo тaкoй, гдe кaждый экспeримeнт сo звукoм oпрaвдaн, внутрeннe oбoснoвaн. Кaкoй вы видитe свoю кoнцeпцию сeйчaс, и кaк oнa измeнилaсь сo врeмeнeм?
Aндрeй: Кaк рaз сeйчaс мы этo и oсмысливaeм. И этo oднa из причин, пo кoтoрoй лeтoм прoшлoгo гoдa мы врeмeннo oткaзaлись oт кoнцeртoв, гaстрoльныx турoв и выступлeний нa фeстивaляx, чтoбы пoнять, чтo жe мы нaтвoрили-нaсoчиняли пoчти зa 20 лeт и кудa нaм двигaться дaльшe.
Нa дaнный мoмeнт Aнтoн рaбoтaeт нaд сoльным прoeктoм элeктрoннoй тaнцeвaльнoй музыки, a вмeстe мы зaписывaeм нaш нoвый aльбoм «Бaйки из склeпa». Этo прoдoлжeниe aльбoмa-спeктaкля «Умeрeть oт счaстья». Нaм всeгдa нрaвилoсь смeшивaть рaзныe фoрмaты, и мы дaвнo ужe являeмся внeжaнрoвoй группoй. «Умереть от счастья» — наш первый опыт в этом направлении. Теперь захотелось сделать еще лучше, еще интереснее.
— Формат концерта-спектакля — очень любопытный. Как актриса в прошлом я знаю, что даже в одной и той же постановке ни один спектакль не похож на предыдущий. Как это происходит в вашем случае?
Андрей: На данный момент «Умереть от счастья» уже не идет на сцене. Последний раз мы сыграли его в Нижнем Новгороде. И да, в нем постоянно что-то менялось — что-то добавлялось, что-то исчезало, одинаковых не было никогда.
Антон: Так же происходит и с концертами: когда играешь живую музыку — один не похож на другой, но формат спектакля дает максимальное сокращение дистанции между артистом и слушателем. Импровизируем ли мы? Нет ничего лучшего, чем подготовленная импровизация (улыбается).
— Будучи группой вне жанровых рамок, вы выступаете на рок-фестивалях, где все-таки больше тех, кто придерживается канонов. Вам комфортно в этой тусовке?
Андрей: Мы же в 2018 году получили «билет» — взяли в двух главных номинациях «Альбом года» и «Группа года» премию «Чартова дюжина», так что теперь можем легитимно выступать на всех рок-фестивалях, у нас для этого есть все основания (смеется). Говоря о русском роке, он никуда не исчез. У нас есть «иконостас», его представители, слава богу, живы-здоровы, продолжают записывать альбомы и выступать. Новые группы, которые появляются на сцене, все-таки более широкого формата, и их все сложнее и сложнее укладывать в прокрустово ложе русского рока. Любители классики жанра все это не принимают и не понимают.
Антон: Недавно я прочитал статью, где журналист рассказывает о современных представителях рока в нашей стране с отсылкой к этому самому «иконостасу». Он резюмирует, что сам не понимает, как называть эту новую музыку, потому что русский рок в свое время сформировался как отдельный жанр, где уже ничего ни добавить, ни убавить — как знак эпохи. В новой музыке вроде бы соблюдены все его каноны — есть гитары, вокалисты, живое звучание, русскоязычные тексты, — но она уже совсем другая.
— В русском роке всегда было важно высказывание. Ваши тексты мощно резонируют с теми процессами, которые происходят в современности. Насколько сегодня значимо высказывание музыканта? Есть ли у него какая-то зона влияния и где ее границы?
Андрей: Мне кажется, протеста сейчас хватает. Есть много активно настроенных панк-групп. Протест хорошо продается. Группа «Порнофильмы» два дня подряд собирала полный многотысячный зал. Я сейчас ни в чем не обвиняю эту команду — просто констатирую факт. Мне кажется, то, что делает артист, если он думающий человек, всегда резонирует с происходящим. Но ведь это не группа «Кино», не «Алиса» и не «Аквариум» развалили СССР. Есть определенные процессы, происходящие в обществе, а музыкант, исполнитель просто их озвучивает.
Сейчас по ряду причин есть запрос на протестную музыку. Способна ли она что-то изменить? Не уверен, честно. Какой может быть вариант — что молодые люди наслушаются ее и кинут бомбу в губернатора, как это было в начале прошлого века? Ну, если только так. И это история про то, как молодежь, недовольная происходящим в стране, начала заниматься терроризмом. Вопрос в том, изменило ли это что-то глобально…
Антон: Говоря шире, любое творчество, на мой взгляд, — это высказывание. Иначе зачем тогда заниматься им? Ты высказываешь свое мнение, показываешь свой внутренний мир, делишься с людьми. И это касается любого жанра. Например, сейчас я почувствовал внутреннюю потребность заняться сольным электронным проектом, о котором уже упоминал Андрей. Точнее, я давно этого хотел и наконец решил осуществить идею.
— Продолжая разговор об электронной музыке: осенью 2019 года вы выпустили в рамках своего сайд-проекта «Лед 9» альбом «Оглушительная тишина». После прослушивания становится абсолютно понятен оставленный вами к нему комментарий — о том, что хочется тишины: есть ощущение, что вы очень сильно вложились в него энергетически. Тем не менее будет ли продолжение истории в ближайшее время?
Андрей: Мы обязательно еще что-нибудь запишем, но не знаю когда. А тишины хочется уже давно. Очень много шума вокруг — информационного в первую очередь, который мешает сосредоточиться на чем-либо, что-то осмыслить, понять… Изначально публика настороженно относилась к этому проекту, как это всегда происходит у нас с чем-то новым. Это продолжается до сих пор, но сейчас у него есть свои фэны, очень преданные. И я достаточно часто слышал такие комментарии, что 25/17 — это ерунда и попса, то ли дело «Лед 9»…
— В 2010 году вы стали собирать с 25/17 многотысячные залы, хотя к тому моменту группа существовала уже 8 лет (до 2009-го — как «Иезекииль 25:17»). Был ли резким переход из андеграунда на большую сцену, по вашим внутренним ощущениям, или движение шло планомерно?
Андрей: Его можно сравнить с движением асфальтового катка, который едет в гору. Едем и едем себе потихоньку, с каждым годом собирая все больше людей на наших концертах. Поэтому мы не то что бы воспринимаем тот успех, который у нас есть, как закономерность, но нас он не удивляет.
— Вообще, можно ли сейчас говорить о понятии андеграунда? Раньше ведь это было целое движение…
Андрей: В прошлом было жесткое деление на официальную и неофициальную музыку — ту, что можно было назвать андеграундом. В телевизоре, например, был Лев Лещенко, а где-то в подвале играли какие-нибудь «Автоматические удовлетворители» и другие подпольные группы. Сейчас затруднительно провести эту границу. Сегодня команда, минуя теле- и радиоэфиры, может стать популярной, востребованной и собирать огромные залы.
— Ощущение запрета, дефицита «другой» музыки подогревало интерес. Что психологически происходит с публикой сегодня? Связана ли ее заинтересованность с доступностью музыки?
Андрей: Сейчас слишком много контента, он слишком доступен, что, как мне кажется, прежде всего ведет к упрощению и формы, и содержания в самой музыке — проблема в этом. А слушателю просто некогда задумываться над услышанным и увиденным, поэтому если сегодня и можно говорить об условном музыкальном подполье, то как о некоем интеллектуальном андеграунде, то есть о какой-то более сложной музыке с более глубокими текстами, которая по этой самой причине не может стать массовой.
— Сейчас вы выпустили новый сборник кавер-версий на свои композиции, исполненные другими артистами, — «Вспомнить все. Часть 4 (2). Ковры». Музыканты порой чересчур трепетно и ревностно относятся к своим творениям. Насколько мне известно, вы полностью отдали материал коллегам на откуп. Не было ли страхов и сомнений по этому поводу?
Андрей: На самом деле вторая часть была практически готова уже давно, но, поскольку Санта-Клаус похитил некоторых исполнителей на праздники, увез их куда-то к себе в Лапландию и не давал закончить работу над песнями, мы терпеливо ждали. Когда наши замечательные музыканты были свободны, они наконец прислали нам финальную версию, и мы смогли выпустить сборник.
Антон: Абсолютно никаких страхов у нас не было. Когда мы отдавали песни, сразу говорили: «Друзья, можете делать с ними вообще все что угодно — менять текст, мелодию, гармонию, ритмику, добавлять свои слова, убирать наши…» Интересно же именно их прочтение — чтобы, допустим, когда нашу композицию поет «Калинов мост», она звучала как песня «Калинова моста». Мы призывали каждого сделать песню своей, чтобы люди могли исполнять их на концерте, и в трек-листе той или иной команды они были бы как родные.
— Недавно в интервью ваш коллега Найк Борзов рассказал мне, что в сборнике ремиксов на одну его песню есть такой, который, на его взгляд, превосходит оригинал. У вас были подобные случаи?
Антон: Песня «Я никогда не видел моря», например, нам изрядно надоела за эти годы — прямо очень сильно, и Василий Баста сделал свой вариант, который нам нравится в разы больше, чем оригинальная версия. Мы так же открыты к коллаборациям, которых у нас достаточно много. Происходят они обычно спонтанно — мы сочиняем какую-то песню и во время записи понимаем: было бы здорово, если бы здесь спел Бутусов, например. И тогда приглашаем исполнителя.
Недавно Елка сделала кавер на нашу «Комнату». Мы сидели с Андреем на моей домашней студии в деревне, и я ему поставил набросок новой музыкальной идеи на эту композицию, подумал, что интересно было бы сделать ремикс. Андрей предложил позвать Елку. Изначально я не видел ее в этой песне, но получилось очень круто.
— «Комната» — интересная композиция, в которой вы представляете необычное прочтение Бродского. Как эта история родилась?
Антон: Бродский попал в «Комнату» случайно (смеется). Получилось так: я сочинил музыку и, показывая Андрею мелодию, спел под нее стихи Иосифа Александровича. Музыканты же часто, сочиняя песню, напевают сначала что-то на тарабарском. Я заменил фонемы на текст классика — он органично подошел, и так получилась «Комната» с его цитатой. Кстати, Андрей тоже написал свой куплет для этой композиции, но когда мы сделали запись, поняли, что лучше без него. Он же впоследствии стал самостоятельной песней — так появился сольный трек Андрея «Окурки».
— Перфекционизм помогает или мешает в работе?
Антон: Ох… Андрей Александрович может по десять раз переписывать текст, но в итоге, конечно, мы убеждаемся, что получается лучше, и это того стоило.
Андрей: Я не переписываю тексты — просто пишу один, а потом еще один, а потом еще… Если мне не нравится — придумываю референс. Мы слишком давно этим занимаемся, поэтому уже нет того чувства радости и счастья, когда ты слышишь свой голос в записи: «Вау! Ничего себе — это же я!» Требовательность к себе возрастает с каждым годом. На самом деле мы сейчас стараемся от этого уйти, записывать песни налегке, все-таки сохранить свежесть восприятия, потому что зачастую бывает так, что песня еще не вышла, а ты от нее уже устал.
— Вы любите выпускать большие, эпичные альбомы. Возможен ли переход к формату синглов — по примеру многих других артистов?
Андрей: Мы выпускаем и синглы, и альбомы. Просто формат альбома интереснее как законченное высказывание.
Антон: Слушать синглы — все равно что читать отрывки из какого-то произведения. Это интересно, но лучше целиком. Если мы работаем над полноценной пластинкой, для нас это единая история с общей концепцией. Исключением стал только наш первый альбом. Он был сборником на тот момент записанных, готовых треков, ничем не объединенных между собой.
— Вы сразу видите результат, концепцию, или она может меняться в процессе?
Андрей: Да, она рождается целиком — я знаю, с чего начнется история, чем закончится, а потом рассказываю об этом Антону Владимировичу. Ты ходишь какое-то время, как говорил классик, с головой, беременной идеями. Альбом развивается там, растет, как ребенок: вот появляются ручки, ножки, пальцы, вот ты понимаешь, кто это — мальчик или девочка, а вот он уже шевелится — пора выпускать!
Антон: Драматург!
— Бывают ли моменты переосмысления старых песен, когда со временем они воспринимаются иначе?
Андрей: Я осмысливаю то, что мы сделали, только спустя несколько лет после выхода альбома. Ты его придумываешь, записываешь, репетируешь, выступаешь с ним, находишься в материале, а посмотреть на него со стороны можешь только по прошествии определенного времени, понять, что же мы такое сделали. Из каких-то песен мы вырастаем — меняемся мы, меняется контекст.
Антон: Есть песни, которые нам надоело исполнять, но мы их играем, потому что их очень любит публика. У каждой группы есть свой «Отель «Калифорния»… Не значит, что мы делаем это через силу, но усталость ощущается.
— Может ли быть шоу-бизнес связан с искусством? В каких точках они пересекаются, а в каких — кардинально расходятся?
Андрей: Мы существуем параллельно шоу-бизнесу в нами созданной и придуманной вселенной, нам там комфортно. Мы все делаем, как мне кажется, как-то неправильно, вопреки, в этом очень много творческого эгоизма. Я удивлен тому, что, несмотря на все наши эксперименты и закидоны, мы остаемся востребованной группой. И я очень благодарен нашим слушателям, которые это все принимают. И каждый раз им приходится распробовать нас заново, потому что мы раз за разом заново придумываем себя.
Антон: Мы придумали свой шоу-бизнес. Со своими законами.
— Андрей, а вы лично, я знаю, придумали свой фестиваль «Тарская крепость». Что это за история?
Андрей: Это мультиформатный фестиваль искусств, который будет проходить на нескольких площадках в моем родном городе Тара, где живут мои родители, где я закончил школу… Упор сделан на географическую составляющую. Большая часть участников — сибиряки: художники, поэты, прозаики, музыканты, родившиеся в этом крае. Надеюсь, у нас все получится, несмотря на сложившуюся сегодня в мире ситуацию с коронавирусом.