В рубрике «Чeм нeзримeй вeщь, тeм oнo вeрнeй, чтo oнa кoгдa-тo сущeствoвaлa» (И. Брoдский «Римскиe элeгии», 1981)
Aнтoн Aзaрeнкoв, пoэт, лaурeaт прeмии «Лицeй», aвтoр диссeртaции o твoрчeствe Иoсифa Брoдскoгo. Сeгoдня Иoсиф Брoдский – этo прeждe всeгo «тoчкa вxoдa» в культуру. Чтoбы пo-нaстoящeму прoчeсть Брoдскoгo, нужнo дeржaть в гoлoвe oгрoмнoe кoличeствo другиx стиxoв – oт Джoнa Дoннa дo Тoмaсa Вeнцлoвы. Для мoлoдыx пoэтoв, в бoльшинствe свoём чудoвищнo литeрaтурнo нeoбрaзoвaнныx, Брoдский мoжeт стaть oтличнoй шкoлoй трeзвoсти, «пирoм Мнeмoзины». Eгo эссe – блeстящий oпыт пoнимaния пoэзии, мeдлeннoгo чтeния, противоположного пресловутой современной «клиповости». Ещё Бродский – это вершина айсберга под названием «Советская “вторая культура”», и, начав с него, можно открыть для себя десятки имён и манер письма, которые и сегодня – особенно сегодня – звучат освежающе. Каждый раз, когда захочется рвануть на себе рубаху или пострелять, нужно читать Бродского. И ещё, конечно, сами его стихи: написавший двенадцатую «Римскую элегию» навсегда останется в истории мировой поэзии, в ноосфере.
«С красавицей налаживая связь,
вдоль стен тюрьмы, где отсидел три года,
лететь в такси, разбрызгивая грязь,
с бутылкой в сетке — вот она, свобода!
(И. Бродский «С красавицей налаживая связь…», 1972)
Арина Чеканова, поэт, актриса театра и кино. Бродский обладал поразительной харизмой. Его начали называть великим поэтом еще тогда, когда он писал стишата не то, чтоб совсем плохие, но вполне заурядные. И он, как Мюнхгаузен, который сам себя за косичку вытащив из болота, сумел сам себя дотянуть до заданного ему наперед уровня. «Для меня, например, он последний из великих поэтов ХХ века – во всяком случае, в классическом, цветаевском смысле слова». Я полностью присоединяюсь к словам Виктора Куллэ, моего мастера в Литературном институте. Любимое стихотворение – «Ниоткуда с любовью» и, конечно, «Когда так много позади. Всего, в особенности горя…». У меня абсолютное ощущение, что это поэт-проводник, и поэтому я ему верю. Мне нравится, что его стихи ложатся на джаз, в этом есть какая-то близкая мне атмосфера. У поэта особое биополе, и к этой энергетике очень интересно подключаться.
«Если выпало в империи родиться, Лучше жить в глухой провинции у моря. (И. Бродский «Письма римскому другу из Марциала», 1972)
Ростислав Ярцев, поэт, филолог. Цветаева, один из любимых поэтов Бродского, считала, что слабыми подражательными стихами важно «переболеть» вовремя: как скарлатиной в детстве. Я сознательно писал много стихов, стилизованных «под Бродского», в старшей школе. Творчество «нашего рыжего» нобелиата — отличный плацдарм для начинающего поэта (если, конечно, вникать в его миропонимание честно и цельно). Сам Бродский называл стихи «колоссальным ускорителем сознания». Для меня лирика Бродского стала концентратом внимания к пространству человеческого духа, его болезненной истории. Бродский вскрывает метафизический потенциал предметов агонизирующего материального мира. Он весь в противостоянии жестокости, его credo — сочувствие трагедии частного человека, поставленного под удар эпохой масс. По мысли Григория Дашевского, Бродский ушёл от традиционной романтической позы лирического героя, внутренне накалив её до предела — и тем самым указав путь для «племени младого, незнакомого»: никогда и нигде не следовать за тиранией.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах
(И. Бродский «Воротишься на родину….», 1961)
Борис Кутенков, поэт, литературный критик. Прекрасно помню первое, устрашающее впечатление – даже не от стихов Бродского, а от его влияния на последующую поэзию. Я двигался в своём творческом пути от настоящего – к прошлому, осознанно игнорируя писавших раньше начала XXI века. Герой нашего опроса был читан мной в эти годы, но скорее поверхностно. Примерно на втором курсе я подошёл к литинститутскому стенду, где была размещена статья кого-то из литинститутских преподавателей о Бродском, и это были пять минут жестокого разочарования в современной поэзии. Перед моими глазами пронеслись цитаты примерно десятка стихотворцев, которые так или иначе черпали из его колодца: полезный, надо сказать, момент снятия розовых очков и, может быть, истинного представления об иерархиях.
С годами я переосмыслил свои представления о видимой «вторичности» поэзии и понял, что и заимствующие ритм, образ или строку могут обладать индивидуальной интонацией. Лев Лосев в одном из интервью в ответ на вопрос, повлиял ли Бродский на последующую поэзию, выразился резко и прямо, что чувствует его обворованным; Татьяна Бек выразилась более предметно – о «закрывающем влиянии», «влиянии-шлагбауме».
Я стараюсь чаще читать его интервью и эссеистику – тем не менее, недавно молодой поэт, друг и коллега Ростислав Ярцев совершенно справедливо указал мне на его интонацию в стихотворении, казалось бы, с ним никак не связанном, – «вирус» проник через стихи последователей, как в той присказке: «читал того, кто читал того, кто читал Бродского». Единственный из современных молодых поэтов, воспринявший влияние Бродского индивидуально, преломивший через собственные этические и эстетические координаты, – Григорий Горнов.
Что-то внутри, похоже,
сорвалось и раскололось.
Произнося «О, Боже»,
слышу собственный голос.
(И. Бродский «Мексиканский романсеро», 1975)
Григорий Горнов, поэт, учредитель поэтической премии «Двенадцать». Иосиф Бродский для меня – это прежде всего поэт перехода из одной реальности в другую, поэт апокалипсиса, поэт «обнуления». Если героиня знаменитого сериала написала убийство, то про И.Б. можно сказать, что он написал распад империи. Или распад империи написал И.Б., что по сути синонимично. Эти переходы, развалы, распады, «исторические времена» переживают немногие поэты. Сколько поэтов погибло по воле судьбы, которую едва ли возможно перехитрить, сколько покончило с собой, погибло от рук или слов сумасшедших близких, и прочего и прочего. Бродский тоже немного протянул после своего космического полёта, «плаванья сквозь туман», но это и не важно, главное, что он уцелел во время потопа. Это была его миссия. И этот опыт передан будущим поколениям в виде стихов. Но ирония судьбы в том, что стихи, их смысл, открываются не сразу, для этого нужно самому пережить то, что пережил их автор. Что ж, так в нашу эру устроен мир, и это данность. Змея, кусающая собственный хвост.